- Бабуль, давай эту споем, ну про рябину!

- Какую, Людмил, ту, что к дубу не может перебраться, или которая кудрявая, белые цветы?

- Белые цветы, конечно!

«Ой, рябина кудрявая, белые-е-э цветы-ы, ой, рябина-рябинушка, что взгрустнула ты…» У бабушки ловко получается выводить мелодию. За ней легко подтягиваться молодым, неопытным голоскам внучек. И вроде голос ее не силён, а слух хороший – ничем не собьешь ее с пути.

- Ба, а давай еще про пушинку споем.

- «Пушинка белая, полети за мной, вдали я замужем проживу…»

Слезы катятся от этих родных песен. Они ведь разные везде: в Петровском свои пели, в Новоселках о таких даже не слышали, а в Мичуринском свои – про домик окнами в сад, да всё про маму.

Бабушка научила петь обеих своих внучек. Теперь уже и они стали запевалами. А бабушка стала всё тише… Мало того, что не поет, она сама по себе сделалась тихой, незаметной. Сядет и молчит, смотрит в одну точку. А разговаривать с ней начнешь – не скоро отзовется.

- Ба, ты что, не слышишь?

- Слышу я всё!

Стали громче говорить, прибавлять звук телевизора. Она призналась, что стала хуже слышать, что стала стесняться – вдруг ответит невпопад. Оттого и разговаривать стала меньше. До этого ее уже возили к лору. Банальные пробки. Вытащили, и вроде полегче стало. Но ненадолго. А тут еще ковид. Может, он и сделал свое дело? Ударил туда, где слабое место было?

- Давай к лору запишемся? Может, пробки опять?

- Ну давай…

К лору (это для бабушки врач лор, а на двери он написан длинно – отоларинголог) очередь немалая, недельку пришлось подождать. Ждем в очереди, не разговариваем: бабушке надо громко говорить, а значит, разговоры услышат все пациенты, а может, и врач за дверью.

- Доктор, можно я с бабушкой пройду, боюсь она не дослышит.

- Конечно, проходите.

Врач спрашивает громко. А бабушка посматривает на меня – всё ли она правильно услышала. Короткий осмотр и всё становится понятно.

- Екатерина Сергеевна, я огорчу Вас, это не пробки… У Вас поражение слухового нерва, тут нужен аппарат, чтобы не потерять тот слух, что остался. Правда, в Туле с врачами-сурдологами тяжело. Можно и месяц, и два ждать приема. Если есть возможность, надо бы в Москву.

Новость прибила и бабушку, и меня. И как говорят, тут нужно пройти все стадии: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. У нас всё было быстро, буквально по дороге от врача к машине.

- Ну что делать, бабуль? Даже детишки рождаются глухими. А тут вроде еще есть возможность всё исправить, слух поддержать.

У себя дома она, наверное, еще долго думала об этом. А я искала клинику в Москве, где принимают сурдологи. Сурдолог он не про отиты или гаймориты – он занимается именно проблемами со слухом.

Заранее бабушку предупреждать не стали. Сказала накануне: завтра едем в Москву, с собой только паспорт. Ночью она не спала. Сначала не могла заснуть, а потом боялась проспать. К времени выезда она уже стояла у своего подъезда, опираясь на костыль.

- И в Москву ты «ногу» свою берешь?

- А как я без нее?

- Сколько же ты лет в Москве не была?

- Да почти 35. Как свадьбу маме твоей сыграли, так и не была больше. А раньше часто ездили – и за покупками, и к родне.

Всю дорогу она рассматривала Москву в окно. Не такой она была 35 лет назад. И заправки чудные какие: и машину помыть можно, и в кафе тут же зайти.

В клинику приехали рано.

- Ты иди вперед, какой этаж, второй? А то я долго подниматься буду.

Скромная и очень тихая. Тревожно за нее – что думает сейчас, боится ли, что тут врач скажет.

Доктор – молодой мужчина. Зовет в кабинет нас обеих. Голос у человека поставлен для слабослышащих. Говорит отчетливо, чуть громче, чем нужно нормально слышащему.

- Как давно вы стали хуже слышать?

- Я слышу, доктор, только вот разобрать не могу, что сказали.

Доктор посмотрел слуховые проходы. И меня позвал, чтобы посмотрела. Объяснил, что я вижу и как должно быть у здорового человека. Удивительным образом этот доктор настолько расположил к себе, что мы обе ему безоговорочно доверились.

А дальше была аудиометрия. Надел наушники, дал в руки пульт.

- Екатерина Сергеевна, как только услышите звук, нажимайте на кнопку. Поняли?

- Поняла, поняла.

Я сижу рядом. Слышу, как в наушниках нарастает звук, а она не жмет кнопку. Думаю, может не поняла своей задачи? Звук громче. Нажимает. Значит, поняла. Не слышала просто.

Аудиограмма готова. Доктор разворачивает к нам монитор и настолько доходчиво объясняет картинку слуха, что понять бы мог даже ребенок.

- Хотите, я объясню, как вы слышите? Вы хорошо разбираете низкие мужские голоса и плохо слышите детские, девичьи. Вам тяжело усваивать шипящие звуки. А еще я вижу множественные рубцы на перепонке. Соврали вы мне немножко, что отитами не болели…

Специалист своего дела, доктор Артем работал и в Хабаровске, и в Ульяновске. Он и на сурдолога пошел учиться, чтобы помочь отцу разобраться с глухотой. Таким близким он для нас стал за этот час. Казалось, время истекает, вот-вот зайдет другой пациент. Но доктор уверенно сказал: «Мы всё успеем».

За считанные секунды снятая с бабушкиных ушей аудиограмма была занесена в компьютер. Еще через пару минут эта картина слуха перенеслась на малюсенькие динамики – из них будут сделаны анатомические слуховые аппараты, подходящие исключительно бабушкиным особенностям слуха. Еще минута, и динамики в ушах.

- Наконец-то я могу говорить с Вами обычным голосом. Вы хорошо меня слышите? – доктор стал говорить ровно и спокойно, не делать паузы между словами, даже мне его стало плохо слышно.

- Да, я всё слышу.

Она вдруг резко сделалась моложе. Даже взгляд стал другим – присутствующим, живым.

- А теперь я буду говорить слова, а Вы повторяйте.

В конце он перешел на шепот. Половина лица закрыта маской. А она всё слышит и всё повторяет за ним. Доктор отошел в дальний угол кабинета и почти шепотом задавал ей вопросы.

- А какие возле Вашего дома деревья?

- Яблоня под окном растет. Весь свет, зараза, загородила!

- Замечательно, Екатерина Сергеевна, вы просто умница у меня! Ну, а теперь вы с ней поговорите.

Я тогда и нашла себя в слезах. Оказывается, всё это время, что чудесный доктор говорил с бабушкой, я плакала о том, что она уже давно не слышала так, как сейчас.

- Что спросить-то, я и не знаю… Бабуль, а мой голос такой же?

- Да, точно твой голос, Люд!

- А мы с тобой еще споем нашу песню?

- Теперь уж точно споем!

В ее глазах теперь тоже стояли слезы. Почему мы не сделали это раньше? Ведь не год и даже не два, как она плохо слышит и мучается. И с подругами у подъезда стоять стала реже. Вдруг чего скажет невпопад.

Когда доктор вытащил динамики, стало грустно. Ей как будто ненадолго дали побыть молодой, а потом снова отобрали эту радость. И ходить по кабинету, перебираясь из кресла в кресло, она стала хуже, снова стала искать руками свой костыль.

- Ну потерпи недельку-две, и будешь слышать всё вот так, как доктор настроил.

- Потерплю, потерплю, не переживай обо мне!

- Вы очень правильно делаете, что не даете ей перестать жить комфортно. В Ульяновске ко мне на прием приводили бабушку с четвертой степенью поражения слухового нерва. Она не слышала даже звуки, близкие к шуму двигателя реактивного самолета. В ее взгляде уже жизни не было. Она перестала говорить, реагировать и просто ждала своего часа. Когда мы подобрали ей аппарат, первыми ожили глаза. Плакал весь наш медицинский центр. Посмотреть на это воскрешение пришел весь медперсонал.

Кто знает, сколько нам жить - год, два или еще двадцать. Но сколько бы Господь не отвел, надо постараться это время прожить, а не протерпеть. И видеть, и слышать, и ходить в старшем возрасте хочется еще больше, чем нам молодым. Не бросайте своих стариков. Помогите им хоть немножко. Чтобы еще раз с ними спеть.

Людмила Гришина